Игнатьев госбезопасность. Самые закрытые люди. От Ленина до Горбачева: Энциклопедия биографий. Странная история смерти жданова
ИГНАТЬЕВ Семен Денисович
(01.09.1904 - 27.11.1983). Член Президиума ЦК КПСС с 16.10.1952 г. по 05.03.1953 г. Секретарь ЦК КПСС с 05.03.1953 г. по 05.04.1953 г. Член ЦК КПСС в 1952 - 1961 гг. Член ЦРК ВКП(б) в 1939 - 1952 гг. Член КПСС с 1926 г.
Родился в деревне Карловка Елисаветградского уезда Херсонской губернии (ныне Кировоградский район Кировоградской области) в крестьянской семье. Украинец. Работать начал с десяти лет на хлопкоочистительном заводе в г. Термезе (Средняя Азия), куда переехали родители. Затем устроился подручным слесаря Эмир-Абадских железнодорожных мастерских Бухарской железной дороги. В конце 1919 г. возглавил комсомольскую ячейку главного депо Бухарской железной дороги. С 1920 г. в политотделе Бухарской группы войск, с 1921 г. в военном отделе Всебухарской ЧК, в главном управлении милиции Бухарской республики. Участвовал в боях за установление советской власти в Бухаре. С 1922 г. заместитель заведующего организационным отделом ЦК КСМ Туркестана. С 1923 г. представитель ЦК КСМ Туркестана в Среднеазиатском бюро ЦК ВЦСПС и в крайкомах союза металлистов и горнорабочих. С 1925 г. на руководящих должностях в профсоюзах Узбекистана и Киргизии. В 1935 г. окончил Всесоюзную промышленную академию имени И. В. Сталина по специальности инженер-технолог самолетостроения и тогда же был принят на работу в Промышленный отдел ЦК ВКП(б), который курировал секретарь ЦК А. А. Андреев. В 1937 - 1943 гг. первый секретарь Бурят-Монгольского, в 1943 - 1946 гг. Башкирского обкомов партии. В 1946 - 1947 гг. первый заместитель начальника Управления по проверке партийных кадров ЦК ВКП(б), которым руководил Н. С. Патоличев. В 1947 - 1949 гг. секретарь ЦК КП(б) Белоруссии по сельскому хозяйству и заготовкам, второй секретарь ЦК КП(б) Белоруссии. С 1949 г. секретарь Среднеазиатского бюро ЦК ВКП(б), уполномоченный ЦК ВКП(б) по Узбекской ССР. В 1950 - 1952 гг. заведующий Отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б), одновременно с 11.07.1951 г. представитель ЦК ВКП(б) в Министерстве государственной безопасности СССР, с августа 1951 г. по март 1953 г. министр государственной безопасности СССР. С 29.05.1952 г. одновременно возглавлял Управление охраны МГБ, обеспечивавшее личную охрану И. В. Сталина и других членов высшего партийного и государственного руководства. Соответствующего должности воинского звания не получил. Своими заместителями и на ключевые управления назначил партийных работников. С их помощью осуществлял массовую чистку органов госбезопасности от евреев, которых подозревал в соучастии в сионистском заговоре, возглавлявшемся бывшим министром В. С. Абакумовым. Был членом комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по проверке фактов, изложенных в заявлении старшего следователя следственной части по особо важным делам МГБ СССР Рюмина от 02.07.1951 г., где он сигнализировал о неблагополучном положении дел в МГБ со следствием по ряду важных дел крупных государственных преступников и обвинял в этом министра государственной безопасности В. С. Абакумова. Готовил закрытое письмо ЦК ВКП(б) от 13.07.1951 г. «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности СССР». Приказал следователям применить физические меры воздействия к арестованному в конце 1951 г. начальнику Главного управления охраны МГБ СССР генерал-лейтенанту Н. С. Власику, много лет отвечавшему за безопасность И. В. Сталина. Разрабатывал планы уничтожения бывшего главы Временного правительства А. Ф. Керенского, югославского лидера И. Б. Тито, руководителей русских эмигрантских организаций в Германии и Франции. При нем возникло «дело врачей», обвиненных в умерщвлении ряда видных деятелей Коммунистической партии и Советского государства, продолжался сбор компрометирующих материалов на Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. По свидетельству заместителя министра госбезопасности М. Д. Рюмина, дал указание «бить смертным боем» арестованных кремлевских врачей М. С. Вовси, В. М. Виноградова и др. Пользовался доверием И. В. Сталина, высоко ценившего его деловые качества и личную преданность. 03.04.1952 г. направил И. В. Сталину обвинительное заключение с предложением о высшей мере наказания для всех, кроме академика Лины Штерн, проходивших по делу Антифашистского еврейского комитета. В ноябре 1952 г. направил И. В. Сталину подробный отчет о «деле кремлевских врачей»: «При изучении материалов на медицинских работников Лечсанупра вскрылась большая засоренность кадров этого ответственного лечебного учреждения лицами, не внушающими политического доверия по своим связям с антисоветскими элементами в прошлой враждебной деятельности». В докладе утверждалось о преступном характере лечения А. С. Щербакова и А. А. Жданова. По словам видного руководителя советских органов госбезопасности генерала П. А. Судоплатова, «каждое агентурное сообщение воспринималось им как открытие Америки. Его можно было убедить в чем угодно: стоило ему прочесть любой документ, как он тут же подпадал под влияние прочитанного, не стараясь перепроверить факты» (Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. М., 1996. С. 359). Имел мягкий характер, был вдумчивым, располагал к себе. Во время «дела кремлевских врачей» перенес инфаркт. 05.03.1953 г., в день смерти И. В. Сталина, избран секретарем ЦК КПСС, курирующим правоохранительные органы. Пробыл в этой должности ровно месяц. 05.04.1953 г. по настоянию Л. П. Берии опросом членов ЦК КПСС освобожден от этой должности и 28.04.1953 г. выведен из состава ЦК КПСС за серьезные ошибки в руководстве МГБ. Имелись в виду «грубейшие извращения советских законов и фальсификация следственных материалов» прежде всего в «деле врачей», хотя в период раскрутки этого «дела» у него был инфаркт и всеми делами в министерстве вершил первый заместитель министра С. Гоглидзе. Л. П. Берия обвинил С. Д. Игнатьева в обмане партии и добивался привлечения его к уголовной ответственности, но поддержки в Президиуме ЦК не получил. Удалось лишь добиться согласия дать поручение Комитету партийного контроля при ЦК КПСС рассмотреть вопрос о его партийной ответственности. Направил покаянную записку в ЦК, в которой объяснял свои действия тем, что И. В. Сталин нажимал на него, требуя поскорее добиться от арестованных врачей признания их преступлений. В июне 1953 г. был удален из Москвы и направлен первым секретарем Татарского обкома КПСС. На июльском (1953 г.) Пленуме ЦК КПСС, рассматривавшем «дело Берии», признан пострадавшим от него и восстановлен членом ЦК. Постановление Пленума ЦК КПСС от 28.04.1953 г. было отменено. Но в Москву Н. С. Хрущев его не возвратил: после пяти месяцев руководства Башкирским обкомом в декабре 1953 г. был избран первым секретарем Татарского обкома партии. В своей диктовке стенографистке текста закрытого доклада на ХХ съезде КПСС (февраль 1956 г.) Н. С. Хрущев, касаясь «дела врачей», приводил такой эпизод: «Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев, которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будет голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные - это бить…» (АПРФ. Ф. 52. Оп. 1. Д. 169. Л. 29). 21.06.1957 г. вместе с группой членов ЦК КПСС, оказавшихся в Москве, подписал заявление в Президиум ЦК КПСС с просьбой срочно созвать Пленум ЦК КПСС, на который вынести вопрос, обсуждавшийся в течение четырех дней на заседаниях Президиума ЦК (о снятии Н. С. Хрущева с поста Первого секретаря ЦК КПСС). На Пленуме взял его сторону, с резкой бранью набросился на руководителей «антипартийной группы» Г. М. Маленкова, Л. М. Кагановича, В. М. Молотова и др. В октябре 1960 г., за пять лет до достижения пенсионного возраста, был отправлен на пенсию. В звании персонального пенсионера союзного значения пробыл более двадцати лет. Депутат Верховного Совета СССР 1 - 5-го созывов. Награжден четырьмя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, орденом Отечественной войны 1-й степени, орденом Трудового Красного Знамени. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.
К огда я начал расспрашивать об Игнатьеве его современников, выяснилось, что последнего сталинского министра ГБ не любили ни столичные интеллигенты, ни его собственные подчиненные. Первые считают его организатором дела врачей. А лубянские ветераны не могут простить Игнатьеву того, что он проводил чистку в МГБ и поощрял противозаконные методы следствия."Вы подумайте,— едва не срываясь на крик, возмущался отставной полковник госбезопасности,— при нем была организована камера пыток!" — "А до Игнатьева разве на Лубянке никого не били и не пытали?" — "Конечно, били,— согласился ветеран.— Но это все-таки была крайняя мера. Ну позовет следователь охранника, ну дадут пару раз дубинкой. Хотя... Бывало и перебарщивали. А он сделал истязания обычной практикой. У пыточной камеры, понимаете ли, был штат, включенный в штатное расписание министерства!"
О себе он не говорил
Семья Игнатьевых перебралась с Украины в Среднюю Азию еще до начала первой мировой войны. Шло бурное освоение окраин империи, и рукастых мужиков из центральных губерний страны заманивали длинным рублем в восточные и южные тмутаракани. Столкновение с абсолютно новой и незнакомой цивилизацией произвело на маленького Семена неизгладимое впечатление. Но началась война, отца, очевидно, призвали в армию, и десятилетний Семен в 1914 году начал работать на хлопкоочистительной фабрике в Термезе.
Участвовать в противоправительственной деятельности он не мог по малолетству и потому вскоре легко прошел строгую жандармскую проверку и был принят учеником в железнодорожные мастерские. Там же после революции вступил в комсомол, а в 1919-м стал комсоргом. Весь дальнейший путь Игнатьева был вполне типичен для комсомольца 20-х. Он служил в политотделе Бухарского фронта, затем в военном отделе Всебухарской ЧК.
"Семен Денисович в разговорах был аккуратен до дотошности,— рассказывал мне бывший зампред Совета министров СССР Зия Нуриев, работавший с Игнатьевым в 40-50-е годы.— О себе не говорил почти ничего. О юности, помню, только один раз упоминал, что в ЧК работал совсем недолго, а потом перешел в милицию".
Однако борьба Игнатьева с уголовной преступностью продлилась менее года. И в 1922 году он оказался на аппаратной работе в комсомоле, а затем в профсоюзах. За девять лет работы в Узбекистане и Киргизии Игнатьев сумел не свалиться ни в какой партийный уклон и без потерь пережил все чистки рядов ВКП(б). В те же годы он окончательно сформировался как личность. И его характеристика могла состоять из одной строки: осторожный исполнитель указаний руководства.
Правда, карьера Игнатьева в эти годы зашла в тупик. Чтобы стать руководителем производства, в начале 30-х уже требовалось образование. И Игнатьев поступил в Московскую промакадемию. Своей специальностью он выбрал новейшее в то время авиационное производство. Но стать директором авиазавода ему так и не довелось.
В гости ходить не любил
Амбициозные и малограмотные герои революции и гражданской войны, окопавшиеся на руководящих высотах, уже в начале 30-х стали помехой расширению личной власти Сталина. Вождю народов для управления страной требовались не соратники, а менеджеры — молодые, образованные и исполнительные. Выпускник Промакадемии Игнатьев как нельзя лучше отвечал этим требованиям. И на него обратил внимание заведующий отделом руководящих партийных органов ЦК Маленков.
Подготовка новых кадров к работе была долгой и многоэтапной. В 1935 году Игнатьева утвердили инструктором ЦК ВКП(б). Два года спустя его по рекомендации ЦК избрали одновременно первым секретарем Бурят-Монгольского обкома. От других руководителей автономных республик Игнатьев отличался неподдельным интересом к монгольской культуре и тем, что пестовал и продвигал национальные кадры. А в 1943 году его перебросили на руководство куда более важным регионом — Башкирской АССР.
 |
Руководство в Москве посчитало, что он справился с работой в Башкирии. И в 1946 году его забрали на работу в ЦК с повышением — заместителем начальника управления".
По сути, Маленков продолжал готовить Игнатьева как менеджера высшего звена. Следующим этапом стала его работа на республиканском уровне — секретарем ЦК в Белоруссии, а затем руководителем бюро ЦК ВКП(б) по Узбекистану.
К 1950 году обкатку можно было считать завершенной. Игнатьев получил назначение на ключевой пост заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б). Явно не за горами было избрание секретарем ЦК. Но планомерному движению Игнатьева к вершинам партийной власти неожиданно помешала болезнь Сталина.
Дело врачей не начинал
Самое известное злодеяние, которое принято связывать с именем Игнатьева, было, конечно, дело врачей. Но самое любопытное заключается в том, что организатором этого дела он был назначен, что называется, задним числом.
Существует версия, что в 1949 году у Сталина случился первый инсульт или серия микроинсультов. Так это или нет, до рассекречивания истории его болезни сказать невозможно. Об ослаблении здоровья вождя свидетельствовали косвенные признаки. Он стал проводить на Черном море уже не просто отпуск, а всю осень, прихватывая начало зимы. А в Москве предпочитал жить на даче. В начале 1951 года, судя по журналу приема посетителей, Сталин бывал в Кремле все реже и реже.
И борьба за власть, не прекращавшаяся в Кремле никогда, развернулась с новой силой. Свой главный удар два основных игрока, Берия и Маленков, направили против общего врага — министра ГБ Виктора Абакумова. В 1946 году он при поддержке Сталина оттеснил Берию от руководства Лубянкой, а Маленков в том же году при участии Абакумова лишился поста секретаря ЦК.
О событиях тех дней мне рассказывал заместитель Абакумова:
"Примерно в середине июня 1951 года мне позвонил Абакумов: "Срочно зайди!" Министр был злобно возбужден. Спрашивает: "Ты дело Этингера помнишь?" Естественно. В начале 1950 года к нам поступила информация о том, что этот профессор 2-го Московского медицинского института ведет злобно-антисоветские разговоры. Возможно, что это сообщение осталось бы просто исписанным листком, если бы не одно обстоятельство: как светило эндокринологии Этингер часто приглашался Лечсанупром Кремля для консультирования высшего руководства. Я попросил сотрудников проверить все еще раз.
Через некоторое время мне доложили, что информация полностью подтвердилась. Полученные материалы нужно было докладывать министру. Абакумов говорит: "Дело серьезное. Нужно запрашивать в ЦК санкцию на арест". Через несколько дней министр сказал, что Сталин не дал санкцию, но поручил усилить прослушивание и направлять ему записи этих разговоров. Выяснилось, что вокруг пасынка профессора начал складываться кружок недовольных. Молодежь, бравируя друг перед другом, болтала несусветную чушь о способах смены власти в стране. Сам профессор Этингер играл роль вдохновителя. Осенью Абакумов снова обратился за санкцией на арест и получил ее. Следственная часть мне не подчинялась. Поэтому я не имел понятия о том, что Этингер попал в руки какого-то подполковника Рюмина. Как не имел понятия и о самом существовании такого офицера и результатах следствия по делу Этингера. И вдруг об этом деле мне напомнил Абакумов: "Тут,— говорит,— ко мне на прием пришел следователь Рюмин, принес протоколы. Этингер признался, что в 1945 году умертвил секретаря МГК товарища Щербакова. Что думаешь об этом?" — "Дешевка,— отвечаю.— Этого просто не может быть".
Абакумов счел, что бездарный следователь придумал всю эту ерунду, чтобы выслужиться, и велел выбросить эту липу из дела. Никто и представить себе не мог, что этот демарш — часть плана ликвидации Абакумова и что Рюмин напишет письмо Сталину о том, что руководство МГБ СССР покрывает врачей-убийц. Сейчас уже известно, что свое обличительное и вызывающее этой "смелостью" доверие Сталина письмо Рюмин написал под диктовку помощника Маленкова Дмитрия Суханова. Тогда же к рюминскому бреду для подкрепления приложили заявление врача Лидии Тимашук о неправильном лечении Жданова. Сталин доверял Абакумову, но два свидетельства заронили в его душу сомнения. Как мне рассказывал позднее бывший в то время завотделом ЦК Семен Денисович Игнатьев, Сталин вынес вопрос о "врачах-убийцах" на заседание политбюро.
На заседании Маленков и Берия говорили о том, что врачи — не единственный провал в работе госбезопасности, приводили примеры и настаивали на принятии к Абакумову жесточайших мер. Но Сталин предложил временно освободить Абакумова от должности и поручить прокуратуре Союза разобраться в его вопросе. Одновременно создавалась комиссия ЦК для проверки материалов и писем о непорядках в МГБ.
В комиссию, возглавлявшуюся Маленковым и Берией, включили и Игнатьева. Одновременно, кажется, его сделали уполномоченным ЦК в МГБ. А после ареста Абакумова нам объявили, что Семен Денисович назначен исполняющим обязанности министра. Я могу сказать о нем вот что: человеком он был честным и порядочным, одним словом, правильным был, партийным человеком. Но в профессиональном, чекистском плане он оказался заурядным середнячком.
Став главой МГБ, Игнатьев столкнулся с мучительной проблемой: как избавиться от Рюмина? Всем уже было ясно, что никаких фактов, кроме того что Жданов и Щербаков умерли, у Рюмина нет. Как-то Игнатьев позвал меня посовещаться: "Что, если я обращусь к товарищу Сталину и скажу ему, что Рюмин совсем из оглоблей выломился, придумал заговор в МГБ и дезорганизовал всю работу министерства?" — "А нужно ли вам выходить прямо на товарища Сталина? — спрашиваю.— Может быть, лучше сначала посоветоваться с товарищем Маленковым?" Он снял трубку, позвонил Маленкову и рассказал о рюминских безобразиях. Маленков ответил: "Хорошо. Дайте свои соображения по поводу Рюмина, но очень рекомендую вам быть осторожным: Рюмин оказался страшнее, чем нам всем казалось".
Игнатьев составил и отправил в ЦК соответствующую записку. Но реакция Сталина оказалась неожиданной: Рюмина назначили заместителем начальника следственной части по особо важным делам. Семен Денисович после этого просто слег...
Я и тогда, и позднее не раз думал о том, почему такой мудрый человек, как Сталин, мог поверить этому ничтожеству Рюмину. Полагаю, что Сталин мог более или менее обоснованно подозревать членов своего окружения в желании избавиться от него. Система его охраны была надежной, но, как известно, от домашнего вора не существует замков. Поэтому, получив "свидетельства" использования врачей в качестве орудия убийства, он развязал руки Рюмину, считая, что этот ретивый дурак сможет, невзирая на лица, нарыть хотя бы крохи истины.
С другой стороны, "кипучая" деятельность Рюмина парализовала почти всю работу МГБ и не давала Берии и Маленкову воспользоваться плодами победы над Абакумовым.
Игнатьева же вскоре свалил инфаркт, и ко многим делам, что ему приписывают, он хотя бы поэтому не мог иметь отношения. Да и очень уж он был осторожный человек. На такого, наверное, легко свалить чужие грехи, но из этого не следует, что он грешник. Не инициировал он ни дела врачей, ни, кстати, дела греков".
Греков не сажал
"Семен Денисович,— вспоминал генерал,— с большим трудом санкционировал даже простейшие операции. А в более серьезных ситуациях мгновенно впадал в панику. Так случилось, например, и во время прорыва в Москву двух греков.
Еще в 1949 году в СССР эвакуировали Демократическую армию Греции (ДАГ). Они были нашими сторонниками, но проиграли войну и в трюмах пароходов были вывезены в Батуми. Потом большая часть ДАГ была размещена в Узбекистане. Народ там собрался всякий. При эвакуации разбираться было некогда, и вместе с партизанами-коммунистами к нам попало немало сброда и шпионов. Не буду вдаваться в детали, но нам удалось найти взаимопонимание с командованием этой армии, и их представитель начал информировать нас об опасных замыслах некоторых бойцов. В сентябре 1950 года он сообщил, что в ДАГ образовалась группа, члены которой разрабатывают планы побега из СССР. Первая попытка побега — в Афганистан — была пресечена. Но вскоре двое греков решили уйти за кордон через Москву. Они посчитали, что в Москве они смогут попросить политического убежища в американском посольстве.
Нас предупредили, но этим бывшим подпольщикам удалось просочиться через все кордоны. Они повертелись около американского посольства, но увидели, что проскочить мимо охраны не могут. У греческого посольства их никто не ждал, и им удалось проскользнуть внутрь. Посол Греции не знал, куда деваться. Скандал назревал грандиозный. Посол попросил беглецов все это написать, а сам помчался в посольство США.
Когда я доложил Игнатьеву, что, по информации нашей агентуры, греки прорвались в посольство, с ним случился нервный срыв. Он схватился за голову и причитал: "Что делать... Что делать..." — "Семен Денисович,— говорю,— выход один — извлечь их из посольства. Времени критически мало. Часа через два с половиной-три предпринимать что-либо будет поздно". Игнатьев даже застонал: "Ну что ты предлагаешь?! Ты здравой головой-то подумай! Вытащить людей из греческого посольства на проспекте Мира, толпа народу ведь соберется! Скандал будет еще больше! Ты безумец! Поезжай на место, посмотри, но ничего не предпринимай!"
Греческое посольство находилось в ведении полковника Тахчианова. Он парень был крепкий, здоровый и совершенно наглый. В полезном для нашей службы смысле этого слова. Он никогда не задумывался, что может получиться, а что не может. Получал задание, шел и проводил операцию. Вызываю его, сообщаю о решении Игнатьева и спрашиваю: "Как? Послушаем эти вот советы руководства?" — "Не-ет,— отвечает,— пойдем и вытащим их из посольства. У меня там подходящие люди есть — дворник и служащая. А как тащить через проспект, придумаем".
Для нас быстренько освободили комнату в доме напротив посольства. Греческих дипломатов скоренько вывели кого куда. Кого-то экстренно вызвали в МИД, кого-то позвали в гости. Остались какие-то дежурные, которым морочила голову наша помощница. Она же принесла беглецам кофе. Они с удовольствием выпили. И через несколько минут уснули. Настала очередь дворника. Он просунул первого грека в окно, выходящее прямо на проспект Мира, и Тахчианов, взвалив на плечо, понес его к нам. А народ сгрудился, возмущается: "Сволочи, нагузовались вусмерть. Как не стыдно!" А Тахчианов прикинулся пьяным, отбрехнулся и проскочил. Потом сбегал за вторым. Вся операция заняла час пятнадцать минут. Когда мы вернулись на Лубянку, там руководство смотрело фильм. Игнатьев, выйдя из кинозала, увидел нас веселыми и понял, что добыча в наших руках. Изумление, написанное на его лице, нужно было видеть. Сказать он смог только одно: "А-а-а, ну вы, братцы мои, и разбойники..." — "Что ж вы ругаетесь,— говорю,— Семен Денисович? Мы греков привезли? Привезли. Давайте садиться за записку в ЦК. А если что не так, вы нас отругайте потом"".
Тито не убивал
"Много пишут о том, что Игнатьев готовил убийство маршала Тито. Так вот, полковник Александр Коротков, который по указанию Сталина занимался разработкой этой операции, работал у меня. Несколько раз у меня проводились совещания, на которых обсуждались варианты проведения этой акции. Некоторые задумки не были лишены оригинальности. Наименее опасным для нашего разведчика Григулевича способом было заражение Тито во время дипломатического приема распылением бактерий легочной чумы. Но это наверняка привело бы к смерти десятков ни в чем не повинных людей. А другие варианты были просто заданием для самоубийцы. Григулевич погибал либо во время акции, либо сразу после нее.
Вскоре Игнатьев поручил Саше написать записку Сталину о ходе подготовки операции. Коротков рассказал мне, что это обычная практика в работе диверсионных подразделений. ЦК дает задание на ликвидацию какого-нибудь лица устно, в форме некоего пожелания. Проводится вся необходимая подготовка, после чего опять же по заданию ЦК готовится документ, где запрашивается санкция на операцию. В результате инициатором ликвидации оказывается госбезопасность.
Пока Саша готовил документ, я анализировал все возможные последствия этой акции. Главный вывод напрашивался сам собой. Кому выгодна смерть Тито — секрет Полишинеля. Даже если Григулевичу удастся исчезнуть, поднимется шум. Словом, политический ущерб превышал пользу от смерти Тито.
Я изложил все эти соображения Игнатьеву. Он заволновался: "Я и сам об этом думаю. Наверное, ты прав. Но я ничего не могу изменить. Ты же понимаешь, чье это решение".— "А ничего менять не надо,— отвечаю.— План должен оценить знакомый с этой работой человек. Например, Судоплатов". Настроение Игнатьева сразу улучшилось. Он не хуже меня знал, что Судоплатов и Коротков не переносят друг друга. И Судоплатов найдет недостатки в любом коротковском плане. Так и случилось. Судоплатов на совещании у Сталина в клочья разнес Сашин план. Я не знаю, чем могла бы закончиться эта история, но 3 марта 1953 года Игнатьев сообщил руководству министерства, что Сталин тяжело болен".
"Вернули ему уважение партии"
Черные дни для Игнатьева начались в апреле 1953 года. В первые недели после смерти Сталина казалось, что он не столько потерял, сколько приобрел: его освободили от должности министра, но как секретарь ЦК он продолжал курировать госбезопасность. Однако не любившие его подчиненные, кто добровольно, а кто и под давлением следователей, писали Берии записки, в которых всю вину за происходившее с лета 1951 года взваливали на Игнатьева. Даже арестованный Рюмин винил во всем экс-министра.
И снова Игнатьев стал пешкой в большой политической игре — теперь уже Берии против Маленкова. В апреле его не только лишили всех постов, но и вывели из состава ЦК. Правда, ненадолго. После ареста Берии его восстановили в членах ЦК, но репутация коммуниста Игнатьева оказалась безнадежно подмоченной: его имя навсегда осталось связанным с делом врачей. И Маленков поспешил отправить его из Москвы.
Вначале Игнатьева рекомендовали первым секретарем Татарского обкома. Но через несколько месяцев в дело вмешались башкиры. Рассказывает Зия Нуриев:
"Мы сами просили перевести его к нам. Он приехал и, как обычно, много работал. За все годы работы в Башкирии, между прочим, он был в отпуске только раз. Очень внимательно, как и в первый заезд, относился к башкирской культуре.
Изменилось другое — в Москве его теперь недолюбливали. Хрущев и Суслов прежде всего. Помню, в 1954 году накануне его 50-летия мы написали представление к награде, но его не наградили. Он стремился реабилитироваться, хотел как-то восстановить доверие центра и решил проситься туда, где дела шли похуже, чем у нас. Поэтому первым секретарем в Татарию он уехал с желанием. Но отношение Москвы к нему не изменилось.
В Татарии его, как и у нас, кстати, очень ценили. Тогда в "Правде", кажется, появились критические статьи, в которых некоторые высказывания татарских деятелей культуры назвали проявлениями национализма. Семен Денисович взял этих людей под свою защиту. А Хрущев по-прежнему относился к нему без особой теплоты. Он-то и предложил Игнатьеву поехать послом в Албанию, а когда Игнатьев отказался, его отправили на пенсию. Случилось это в 1960 году, когда Игнатьеву было 56 лет. С тех пор он жил в Москве, занимался на досуге историей монгольской литературы.
Когда меня перевели на работу в Москву, приезжал ко мне в Кремль, говорил о разных хозяйственных нуждах. Приходил он ко мне и накануне своего 70-летия. Обида у него все-таки оставалась. Ему не орден был нужен. Их у него хватало — одних орденов Ленина четыре штуки. Это было как возвращение уважения партии. Поговорили мы тогда о том о сем. Я потом смотрю в блокнот, а там у меня помечено, что ему скоро 70 лет. Я решил, что он так намекнул, чтобы его наградили. Я звоню Брежневу: "Леонид Ильич, вы Игнатьева знаете, приближается его 70-летие. Отметить бы как-то надо". Брежнев говорит: "Подготовьте материалы. Какой, ты думаешь, орден ему нужно дать?" Я предложил орден Октябрьской Революции, поскольку, говорю, Игнатьев с молодости, с революции с делами партии был связан. Этим орденом его и наградили. Вернули, можно сказать, уважение партии.
Умер он в 1983 году, и мы похоронили его на Новодевичьем кладбище".
ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ
**************************************
*Очерк об Александре Шелепине см. в #40 за 1999 год; о Лаврентии Берии — в #22 за 2000 год; о Филиппе Бобкове — в #48 за 2000 год; об Иване Серове — в #49 за 2000 год; о Юрии Андропове — в #5 за 2001 год; о Викторе Чебрикове — в #7 за 2001 год; о Владимире Семичастном — в #14 за 2001 год; о Леониде Шебаршине — в #50 за 2001 год; интервью с Вадимом Бакатиным — в #48 за 2001 год.
При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ
Семен Денисович Игнатьев (1904-1983) родился в семье крестьянина в Херсонской губернии. Украинец.
В 1914-1919 гг. работал на Бухарской железной дороге, в 1919 г. вступил в комсомол.
В органах ВЧК – с 1920 г. Член ВКПБ с 1928 г.
Длительное время – на профсоюзной работе, в 1931-1935 гг. учился во Всесоюзной Промышленной Академии имени Сталина, где познакомился с Н.С.Хрущевым, который его к себе приблизил, и способствовал его карьере. Все это время негласно продолжал сотрудничать с ОГПУ- НКВД, хотя формально в 1931 г. был снят с учета – «с переводом в резерв» ОГПУ.
В 1935 г., по инициативе Хрущева принят на работу в аппарат ЦК ВКПБ, где работал до октября 1937 г., когда был назначен первым секретарем республиканского комитета ВКПБ по Бурят-Монгольской АССР.
Избирался депутатом Верховного Совета СССР и Бурят-Монгольской АССР. Несет ответственность за массовые репрессии в этом регионе, особенно в отношении верующих (жестоко преследовал ламаизм и буддизм, широко распространенные в этой республике), и в отношении китайского и уйгурского национальных меньшинств (массово «выявлялись» «японские шпионы», число которых измерялось многими тысячами).
Возглавлял республиканскую «тройку» НКВД. Неоднократно отправлял в Москву просьбы об увеличении «лимитов» на «аресты по первой категории», – что означало расстрел без суда. За это был назначен членом Центральной ревизионной комиссии ЦК ВКПБ. В 1943-1946 гг. – первый секретарь Башкирского обкома партии, затем – вновь в аппарате ЦК ВКПБ.
В 1947 г. назначен вторым секретарем ЦК компартии Беларуси.
В 1949 г. переведен на пост секретаря Среднеазиатского бюро ЦК ВКПБ, затем – уполномоченный ЦК ВКПБ по Узбекистану, в 1950-1951 гг. одновременно – заведующий Общим отделом ЦК партии. Сблизился с Г.Маленковым, который инициировал его назначение в 1951 г. министром госбезопасности СССР. Пользовался покровительством также Н.С.Патоличева, занимавшего пост министра внешней торговли СССР, и уже тогда замешанного в коррупции.
Несет прямую ответственность за «дело врачей» и «мингрельское дело» (направленное против Л.Берии), «расследовал» «дело В.Абакумова» и его сотрудников: лично распорядился пытать бывшего министра МГБ, выбивая у него признания в «государственной измене». Добился смещения ближайших сотрудников И.В.Сталина: А.Н.Поскребышева, Н.С.Власика (вместо последнего лично возглавил Управление охраны МГБ), коменданта Кремля (вскоре внезапно умершего). Неоднократно высказывались предположения о причастности С.Д.Игнатьева к «внезапной» смерти И.В.Сталина. Именно эти предположения, а также обстоятельства «дела врачей» побудили Л.Берию добиться в апреле 1953г. смещения Игнатьева с должности. Берия начал расследование его деятельности на посту министра, и намеревался потребовать ареста Игнатьева по факту смерти Сталина, однако в связи с устранением самого Берии от власти в июне 1953 г. расследование было прекращено.
В дальнейшем Игнатьев находился на партийной работе – секретарем Татарского обкома КПСС. В 1960 г. снят с этого поста. Участвовал в заговоре против Н.Хрущева, но после отставки последнего был также смещен со всех постов и отправлен на пенсию.
Лишился своего поста и был арестован. Его место занял бывший заведующий отдела партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б) Семен Игнатьев.
Двойная игра Игнатьева в "деле врачей"
О двойной игре Игнатьева, например, в "деле врачей" сообщил XX съезду Хрущев. "На этом съезде, -- сказал Хрущев, -- присутствует в качестве делегата бывший министр государственной безопасности товарищ Игнатьев. Сталин ему резко заявил: ""Если ты не добьешься признания врачей, мы тебя укоротим на голову"" (Н. С. Хрущев, "Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС", стр. 44). Зная, что Сталин при всех условиях "укоротит его на голову", Игнатьев и стал вести двойную политику. Иначе его не было бы на съезде, которым руководило старое Политбюро во главе с Хрущевым, Булганиным, Маленковым. Он, собственно, оказался и единственным уцелевшим руководящим чекистом из сталинского окружения: его заместителя Рюмина расстреляли, расстреляли его предшественника министра госбезопасности Абакумова и всех его помощников, расстреляли предшественника Абакумова министра госбезопасности Меркулова и всех его помощников, расстреляли Берия и всех его помощников, ликвидировали министров внутренних дел и госбезопасности Круглова и Серова и всех их помощников, а вот Игнатьев остался жив (в 1974 году к своему семидесятилетию он даже получил орден). Когда после смерти Сталина Берия объединил министерства госбезопасности и внутренних дел в одно МВД СССР и сам возглавил его, то Игнатьев получил лишь повышение -- его сделали секретарем ЦК КПСС по госбезопасности! Столь удивительной способностью самосохранения, умением приспособляться к обстановке и обходить подводные рифы, да еще играть с таким огнем, как Сталин, мог обладать лишь исключительно талантливый партаппаратчик. Им и оказался Игнатьев. Более четверти века он работал внутри партаппарата на всех уровнях: в области (Башкирия), в республиках {Узбекистан и Белоруссия), в центре (ЦК КПСС). Он был более предан аппарату, чем лицам, даже таким, как Сталин. Он был не оппортунистом, а фанатиком аппарата. В этом, вероятно, и секрет его спасения. Естественно, что и в Министерстве госбезопасности он ощущал себя не профессиональным чекистом, а резидентом партаппарата, его посланником и исполнителем ею воли. Если интересы тайной полиции приходили в столкновение с интересами партаппарата, то люди типа Игнатьева становились на сторону партии, а партию олицетворял собою партаппарат. Однако личная диктатура Сталина требовала, чтобы не партия контролировала полицию, а, наоборот, полиция контролировала партию. И теперь, когда Сталин задумал новую чистку и против партии и против полиции, он невольно спровоцировал единение старых полицейских кадров со старыми партаппаратчиками, в результате чего ему и подсунули министром безопасности Игнатьева. Сталин принял нового главу полиции в уверенности, что он его перекует по своему образу и подобию. И ошибся. Игнатьев оказался истинным сталинцем: двурушником. В силу этого Игнатьев был идеальным орудием на идеальном месте для организации заговора против Сталина.
Будущий руководитель ТАССР был причиной ареста и гибели «железного наркома» Лаврентия Берии. Часть 2-я
Один из самых загадочных политиков СССР Семен Денисович Игнатьев — первый секретарь Татарского обкома КПСС в 1958 - 1960 годах, стал героем книги профессора-историка Булата Султанбекова «Семен Игнатьев: свет и тени биографии сталинского министра». Во второй части биографического очерка «БИЗНЕС Online » рассказывает историю восхождения, политического краха и чудесного спасения последнего сталинского министра государственной безопасности СССР.
| Семен Игнатьев |
ПЕЩЕРА АЛАДДИНА В ЗАКРОМАХ БЕРЛИНА
Сразу по приезде в Москву в конце декабря 1950 года, после беседы с Маленковым, Политбюро утверждает Семена Игнатьева заведующим отделом партийных, комсомольских и профсоюзных организаций ЦК ВКП(б). Это был ключевой отдел, ведавший назначением и перемещением всей советской политической элиты. В рамках новой должности Игнатьев был включен в специальную комиссию ЦК, возглавляемую Георгием Маленковым , по проверке взаимных жалоб министра госбезопасности Виктора Абакумова и заместителя министра МВД Ивана Серова . Они уличали друг друга в присвоении трофеев, краже отпускаемых Сталину продуктов и других дурно пахнущих поступках.
Действительно, некоторые из «власть имущих» в побежденной Германии ложку мимо рта не проносили. И поплатились за масштабы мародерства. Например, в эти же годы был арестован генерал Алексей Сиднев , занимавший пост министра госбезопасности Татарии, в 1945 году — начальник оперативного сектора МВД СССР в Берлине, подчинявшийся непосредственно Серову. Протоколы его допросов напоминают описание содержимого пещеры Аладдина. Только во время одной из многочисленных поездок из Берлина в Ленинград он вывез на свою квартиру 40 чемоданов, набитых драгоценностями, антиквариатом и мехами. Увы, таких Сидневых было немало. Одно дело, когда по указанию Сталина солдатам и младшим офицерам разрешали отправлять домой обнищавшим семьям несколько небольших посылок с носильными вещами, во множестве валявшимися в брошенных складах, магазинах и домах, и совершенно другое, когда везли трофеи машинами, вагонами, самолетами.
Правда, в доносах Серова, кроме обвинений «трофейного» характера, были и политические попытки. В частности, он написал, что Абакумов в октябре 1941 года приобрел для себя и приближенных генералов болотные сапоги. Это якобы свидетельствовало о неверии в победу и подготовке к бегству. Хотя известно, что осенью 1941 года не исключалась сдача Москвы, и различные структуры власти, в том числе и спецслужбы, готовились к работе в оккупированном городе и его окрестностях. Минировались здания, в которых могли разместиться штабы противника, создавались подпольные диверсионные группы и т. п., и приобретение такой экипировки было связано, очевидно, с этими обстоятельствами. Вообще, Серов, судя по содержанию показаний, предстает мелким провокатором и доносчиком. Абакумов как личность был намного крупнее.
В общем, «трофейную» склоку двух высокопоставленных чекистов, которая началась еще в 1948 году, до 1951-го по существу не рассматривали. Очевидно, для Сталина она представлялась недостаточно значительной. В информации «фигурантов» не было политики, а воровством у нас никого не удивишь. И вдруг история приобретает актуальность, для ее расследования назначается ни много ни мало специальная комиссия ЦК. Почему?
К этому времени борьба за власть и влияние на стареющего вождя достигла апогея. А сам Сталин, предвидя печальную судьбу, ждущую отставного лидера в СССР, стремился сохранить, а значит — укрепить свое положение. Боязнь усиления роли спецслужб и желание ограничить их влияние сочеталось с постоянным стремлением использовать их для укрепления собственных позиций. За мгновенно возникающими и столь же быстро распадающимися союзами чувствовалась его рука, его режиссура. А один из «героев» разыгрывающегося смертельного фарса был ни кто иной, как генерал-полковник Виктор Абакумов, в годы войны возглавлявший знаменитый СМЕРШ. В 1946 году он сменил на посту министра госбезопасности СССР Всеволода Меркулова , который, по мнению Сталина, был слишком предан Лаврентию Берии , и такая «связка» становилась опасной. Абакумов тогда существенно ослабил влияние Берии на органы госбезопасности, но теперь, через 5 лет, пришел и его черед потесниться.
| Иван Серов |
Взяв в свои руки расследование дела Абакумова и его подчиненных, Игнатьев по требованию Сталина и Маленкова одновременно реанимировал «дело врачей», заведенное задолго до его прихода в ЦК. Речь шла о создании картины сионистского заговора против страны. Были арестованы крупные медики, в том числе и личный врач Сталина профессор Владимир Виноградов . Их обвиняли в причастности к смерти ряда видных деятелей партии и международного коммунистического движения. По сравнению с взаимными обвинениями в «барахольстве» все становилось намного серьезнее.
Автор книги «Семен Игнатьев. Свет и тени биографии сталинского министра» профессор-историк Булат Султанбеков подчеркивает, что в «деле врачей» Игнатьев играл подсобную роль. Султанбеков поддерживает точку зрения одного из основных фигурантов «дела» профессора Якова Рапопорта : сценарий был разработан самим Сталиным, а главным исполнителем стал подполковник Михаил Рюмин, которого он лично инструктировал. Рюмин в июле 1951 года сделал стремительную карьеру от старшего следователя до заместителя министра госбезопасности СССР. Вот как описывает известный исследователь истории спецслужб Константин Столяров содержание информации, предоставленной Сталину: «Рюмин придумал еврейский заговор и во главе поставил своего бывшего министра. По Рюмину выходило, что евреи решили сделать марионеточным диктатором Абакумова, а на самом деле собирались править страной сами... Сталину схема понравилась».
2 июля 1951 года Рюмин прямо в кабинете Игнатьева написал докладную записку Сталину о том, что Абакумов покрывает врагов народа и сионистов. В тот же день при помощи Маленкова записка дошла до адресата.
(Впоследствии Рюмин по поручению Сталина стал главным исполнителем в расследовании «дела Абакумова», самолично избивая того на допросах. В присутствии членов Политбюро и Игнатьева он докладывал Сталину о ходе следствия и получал дальнейшие инструкции. После завершения самой грязной работы Рюмин немедленно был признан человеком малограмотным, морально разложившимся, допускающим поступки и действия, компрометирующие «органы». 17 ноября 1952 года М.Д. Рюмин был смещен с поста замминистра, а после смерти Сталина арестован, судим и расстрелян).
Дальше события развивались в духе шекспировских трагедий. В половине первого ночи 5 июля 1951 года в кабинете Сталина собрались члены Политбюро Молотов, Булганин, Берия и Маленков, которые были ознакомлены с запиской Рюмина. В приемной в ожидании вызова сидели Абакумов и его заместитель Сергей Огольцов . Отдельно от них в соседнем кабинете находился в «засаде» Рюмин. Через полчаса вызвали Абакумова, и Берия объявил ему, что он снят с поста министра, кратко повторив обвинения, содержавшиеся в письме Рюмина. Когда оторопевший от неожиданности Абакумов попытался оправдываться, в кабинете появился Рюмин и в течение получаса разоблачал уже бывшего министра, делая особый упор на его связи с сионистами. Потом на пять минут был приглашен Огольцов, ему объявили, что он будет исполнять обязанности министра, а заместителем станет Рюмин. После этого все трое в 2 часа 25 минут покинули кабинет, а через 20 минут вышли члены Политбюро.
11 июля 1951 года, глубоким вечером, состоялось короткое заседание Политбюро, на котором Сталин объявил Игнатьеву о назначении его представителем ЦК в МГБ. Игнатьев должен был возглавить следствие по делу Абакумова.
12 июля Абакумова арестовали, предъявив обвинение по статье 58-1 б УК РСФСР «Измена Родине, совершенная военнослужащим ». Единственная мера наказания — расстрел. (Виктор Семенович Абакумов был предан закрытому суду в Ленинграде и 19 декабря 1954 года расстрелян в Левашово под Ленинградом. В 1997 году Военной коллегией Верховного суда был частично реабилитирован: с него было снято обвинение в измене Родине, а приговор был переквалифицирован по статье «Воинско-должностные преступления » и заменен 25 годами заключения).
9 августа 1951 года указом Президиума Верховного Совета СССР С.Д. Игнатьева назначают министром госбезопасности СССР. Одновременно за ним сохранялся пост руководителя отдела ЦК.
| Виктор Абакумов |
ИГНАТЬЕВ БРАЛ САЛФЕТКУ...
Вот как описывают те события в политическом детективе «Евангелие от палача» братья Аркадий и Георгий Вайнеры : "Все эти кровавые серуны попрятались по норам и ждали с ужасом приказа о назначении нового министра государственной безопасности. И, наконец, он грянул. И товарищ Сталин показал всем, почему ни Лавруха, ни Маленков, ни Каганович — вообще никто из его шайки не может с ним тягаться. А назначил он министром Семена Денисовича Игнатьева. Ни лихого бесстрашного проходимца Крутованова, ни хитроумного палача Кабулова, ни террориста Судоплатова, ни шпиона Фитина, ни убийцу Рухадзе, ни своих подрастающих молодых вожденят. Игнатьева, министра государственного ничтожества Семена Денисовича. Не личность и не профессионала сыска, но который мог гарантировать Пахану одно — бесшумную и безжалостную борьбу кланов в Конторе с неизбежным доносительством наверх о любом нелояльном поступке конкурента. И ладушки! Великая прихотливая изощренность изгибов судьбы... Ключи от главного хранилища тайн Абакумова попали к этому сумрачному тяжелоносому существу с бесприметным лицом понятого.
На второй день работы Игнатьев назначил расширенное совещание руководства и актива министерства. Изо всех государственных добродетелей Игнатьева самое большое впечатление произвела его чистоплотность. На столе около него лежала стопка белых бумажных салфеток, и когда раздавался звонок по правительственной связи, Игнатьев брал салфетку, аккуратно оборачивал ею телефонную трубку и тогда подносил к уху: «Игнатьев слушает! ». С некоторыми из присутствующих он поздоровался за руку, и тут же побрызгал на ладонь из синего флакона духами «Огни Москвы » и тщательно протер салфеткой. И молвил свое первое слово веско и грозно: «Фатит! ». Мы все замерли, а он разъяснил: «Фатит, товарищи, либеральничать. Пора всем нашим врагам, врагам нашей Родины, партии и лично товарища Сталина накрутить фосты по-настоящему!». Я взглянул на счастливое лицо Миньки Рюмина и понял, что отныне из уважения к дикции нового министра он станет называть меня «Фаткин ».
Игнатьев стал третьим, после Феликса Дзержинского и Вячеслава Менжинского , руководителем госбезопасности, не имеющим ни воинского, ни специального звания (о чем позже, при оформлении пенсии, весьма сожалел). Опять же третьим в истории СССР, после Ежова и Берии, это был случай назначения партработника руководителем спецслужб. Вот таким образом сменив Виктора Абакумова, Семен Игнатьев стал последним министром госбезопасности СССР не только при Сталине, но и вообще в истории. После его снятия должность была упразднена в связи с реорганизацией силовых структур и дележом власти, вызванных кончиной вождя.
Ветераны спецслужб, помнившие приход нового министра, отмечали особенности стиля его работы. В отличие от своих предшественников Ежова, Берии и Абакумова, он всячески избегал личного участия в допросах и даже отказался подписывать расстрельные приказы, заметив, что это дело коменданта Лубянки, а не министра. Генерал Василий Рясной , работавший тогда в центральном аппарате МГБ, впоследствии говорил, что партийный работник Игнатьев попал на эту должность «как кур в ощип» и тяготился своими обязанностями.
Весьма интересный, но не во всем корректный анализ деятельности руководителей советских спецслужб содержится в публикациях «Комсомольской правды » «Кто был самым „железным наркомом“ Сталина?» и «Еще раз о „железных наркомах“ Сталина». Приводятся количественные сведения о политических репрессиях во время руководства ЧК-ОГПУ, НКВД, НКГБ и МВД Дзержинским, Менжинским, Ягодой, Ежовым, Берией, Меркуловым, Абакумовым, Игнатьевым, Кругловым. Из них следует, что наименьшее количество приговоренных к различным срокам заключения и смертной казни было как раз в период руководства Игнатьева. Некорректность этих сравнений, считает профессор Султанбеков, в том, что не учитывается срок пребывания указанных лиц на должности и ряд других важный обстоятельств. Например, из этой статистики следует, что по «бескровности» и «либерализму» второе место после Семена Игнатьева занимает... Феликс Дзержинский.
Так или иначе, но Сталин предупредил Игнатьева, что если подследственные по «делу врачей» не сознаются в своих преступлениях, то он сам окажется на их месте, или рядом с Абакумовым в одной из соседних камер. Как впоследствии писал один из публицистов, Игнатьеву приказали «снять белые перчатки». Игнатьев не просто попал, а влип в Большую Историю. Это дело, как сейчас представляется, было только верхушкой политического «айсберга», важной, но все-таки частью многоходовой комбинации, призванной «окончательно решить» еврейский вопрос в стране.
«ДЕЛО БЕЙЛИСА АТОМНОГО ВЕКА »
Не столь важно, был Сталин юдофобом или нет, но в государственных планах эта «еврейская карта», безусловно, имелась. Свою роль сыграло разочарование Сталина политикой государства Израиль, созданию которого на первых порах он весьма способствовал как дипломатическим путем (первой страной, признавшей де-юре еврейское государство в полном объеме 17 мая 1948 года, стал Советский Союз), так и содействием в снабжении оружием через Чехословакию. Сталин надеялся получить в лице Израиля базу влияния на Ближнем Востоке в противовес реакционным, прозападным режимам в арабских государствах. Однако его лидеры все более стали опираться на поддержку Англии, Франции и особенно США.
В СССР начинается антиеврейская истерия, охватившая не только медицину. Расхожим становится термин «убийцы в белых халатах», внедренный прессой в массовое сознание граждан. В составе 2-го управления МГБ СССР 1 декабря 1951 года создается 13-й антисионистский отдел, о чем было сразу доложено Сталину и получено его одобрение (правда, со смертью вождя он так и не успел приступить к работе). Создается Еврейская автономная область на Дальнем Востоке, высказываются версии, что готовилась массовая депортация евреев на Восток страны, и чуть ли не эшелоны уже подгоняли к Москве. Даже в биографии Берии пытались отыскать еврейские корни!
С осуждением антиеврейской кампании в СССР выступили президент США Дуайт Эйзенхауэр , английский премьер Уинстон Черчилль , многие видные ученые и деятели культуры. В западных СМИ появилось хлесткое определение «делу врачей» — «дело Бейлиса атомного века».
Профессор истории Булат Султанбеков работал в 1954 — 1961 годах инструктором Татарского обкома КПСС и выполнял некоторые личные, в том числе конфиденциальные поручения Игнатьева, несколько раз доверительно с ним беседовал. Вот что он пишет: «Однажды, по неосторожности, задал ему вопрос о „деле врачей“. Ответ был краток и сух: „Оно было начато Сталиным и Маленковым до меня, я раз в неделю докладывал о его ходе по телефону или лично“. Чувствовалось по тону, что тема для него крайне неприятна и болезненна, но для меня этот бестактный, как я потом понял, вопрос, негативных последствий не имел».
«ИГНАТЬЕВЩИНА » ПРОТИВ «БЕРИЕВЩИНЫ »
Пребывание на посту министра госбезопасности страны сделало имя Игнатьева нарицательным, что не часто бывает даже с очень крупными деятелями. Не случайно Лаврентий Берия, рвавшийся к власти после смерти вождя и обещавший провести либеральные реформы в марте-июне 1953 года, неоднократно заявлял, что он ликвидировал в свое время «ежовщину», а теперь покончит и с «игнатьевщиной», обозначив этим термином новый разгул репрессий в последние годы жизни Сталина. Хрущев же в июле 1953 года на пленуме ЦК КПСС, посвященном ликвидации уже «бериевщины», говорил, что не надо было Игнатьеву соглашаться на должность министра госбезопасности: по своему характеру он слишком мягок и не походит для такой работы. Упрощенно говоря, по оценке Берии Игнатьев — прямой наследник и продолжатель кровавых дел Ежова, по мнению Хрущева — случайно попавший на Лубянку мягкотелый либерал. Все остальные оценки — а их немало — располагаются между этими двумя крайностями. Что же касается согласия занять пост силового министра, то его у Игнатьева не спрашивали, предложения вождя исполнялись беспрекословно.
Период с конца 1952-го и по 5 марта 1953 года (день смерти Сталина) — пик всей государственной карьеры Семена Игнатьева. В этих временных рамках было завершено «дело врачей», разгромлена «абакумовско-сионистская группа» в МГБ. Игнатьеву же Сталин поручил расследование и так называемого «мингрельского дела», косвенно направленного против Берии, мингрела по национальности. Все это сделало Игнатьева любимцем вождя и вызвало у Берии настороженность, переросшую в прямую вражду. Однако Маленков пока успешно блокировал его попытки уменьшить влияние своего выдвиженца.
Многие во властных структурах полагали, что Игнатьев может занять более высокий пост, чем министерский, и для этого были веские основания. Ему поручают аресты ряда лиц из окружения вождя, в том числе и начальника его личной охраны, вороватого, но преданного генерала Николая Власика . Тот был уволен «за злоупотребления» в мае 1952 года и послан на небольшую должность в один из исправительно-трудовых лагерей на Урале. Вскоре его вызывают в Москву и 15 декабря арестовывают. Игнатьев доложил об этом Сталину и получил от него указание допрашивать Власика жестко, без скидок на прежние заслуги. Власика судили, дали 10 лет, но в 1956 году помиловали.
Недавно стало известно, что Сталин поручал Игнатьеву организацию ряда «резонансных» террористических акций за рубежом. В частности, убийство руководителя Югославии маршала Иосипа Броз Тито , бывшего главы Временного правительства России Александра Керенского и некоторые другие операции подобного рода. Их осуществлению помешала смерть «заказчика». В начале 50-х годов Сталин предполагал осуществить крупные внешнеполитические проекты, в реализации которых значительная роль отводилась внешней разведке. Например, выдвинул идею создания единой Германии с учетом интересов Советского Союза. Министр Игнатьев еще до смерти вождя утвердил специальный зондажный вопросник советских спецслужб по этой теме. Также Сталина очень заинтересовал проект «Путь Британии к социализму», разработанный местной компартией, о чем советский лидер несколько раз совещался с Гарри Поллитом , руководителем британских коммунистов. Но самое большое значение Сталин придавал все-таки силовым методам достижения мирового господства. По инициативе Игнатьева Сталин проводит в декабре 1951 года совещание по дальнейшему совершенствованию деятельности внешней разведки и контрразведки. Еще до этого на Политбюро был утвержден разработанный совместно с Министерством обороны план превентивных диверсионных операций по уничтожению баз НАТО в Европе в случае угрозы войны.
Привлекался Игнатьев и к работе по решению проблем разукрупнения территорий, создания новых областей и укомплектования их кадрами. В ТАССР, например, были образованы Казанская, Чистопольская и Бугульминская области и, соответственно, Татарский крайком и обком партии, упраздненные вскоре после кончины диктатора. Круг вопросов, по которым он советовался с Игнатьевым, был широк и выходил далеко за пределы компетенции и обязанностей министра госбезопасности. Создается впечатление, что он в конце 1952 года, действительно, мог рассматриваться Сталиным в качестве одного из своих преемников. С 16 октября 1952 года Игнатьев становится членом Президиума ЦК партии, то есть одним из руководителей страны.
В росте авторитета Игнатьева в глазах вождя сыграл большую роль не только его огромный опыт руководящей партийно-государственной работы в целом, но и знание положения дел в национальных республиках. Никто из «ближайшего окружения» не имел такого опыта работы в «мусульманских» регионах, а они привлекали все большее внимание вождя по причинам как внутренним, так и международным.
С 19 мая 1952 года на Игнатьева возлагают и обязанности начальника личной охраны. Такого доверия не удостаивался ни один из руководителей спецслужб. Именно ему 1 марта 1953 года позвонили охранники, обнаружив лежащего без сознания Сталина. Игнатьев немедленно сообщил о случившемся Маленкову, Берии и Хрущеву. Последние дни он периодически приезжал на Ближнюю дачу. 5 марта Сталин умер, не приходя в сознание.
УБИЙЦА СТАЛИНА?
Историк и публицист Юрий Мухин выдвинул сенсационную версию роли Игнатьева в событиях начала марта 1953 года, назвав его вместе с Маленковым и Хрущевым «главным организатором убийства Сталина». Фигурирует и не названный врач, который якобы выполнял задание Игнатьева. Конечно, это только одна из многочисленных версий, которую повторил в более категоричной форме Сергей Кремлев в книге «Великий Берия. Лучший менеджер ХХ века». Называется зловещая «триада», осуществившая убийство. Вдохновитель — пятая колонна, сионисты. Покровитель — Хрущев. Ответственный исполнитель — Игнатьев. В книге появилось и новое средство, использованное для ликвидации вождя — сосуд с ртутью, спрятанный на чердаке дачи. Другой исследователь, Елена Прудникова , автор книги «Берия. Последний рыцарь Сталина », вообще живописует подробности, из которых следует, что Игнатьев вместе с Хрущевым стоял рядом с исполнителем убийства. Впрочем, кому только ни приписывают вину в смерти Сталина, но чаще всего вспоминают слова Берии, якобы сказанные Молотову: «Я его убрал, я вас всех спас».
В настоящее время большинство исследователей считает, что кончина Сталина последовала в результате обострения длительной болезни, приведшей к инсульту. Сыграли свою роль растерянность обслуживающего персонала и представителей кремлевского руководства, неприятие из-за этого срочных мер по оказанию медицинской помощи. Речь может идти, таким образом, о неумышленном, недостаточно добросовестном выполнении своих обязанностей целым рядом лиц — от охранников до руководителей партии и государства. Трагический исход связан также с несовершенством системы обслуживания оповещения, созданной самим Сталиным на Ближней даче, и тем, что в последние месяцы своей жизни он отказался от консультаций высококвалифицированных медиков.
Неожиданная смерть Сталина круто изменила ситуацию в стране, а последовавшие за ней события стали роковыми для политической карьеры Семена Игнатьева и даже чуть было не стоили ему жизни.
Ни в одном из воспоминаний о последних днях и похоронах Сталина имя Игнатьева не упоминается. Создается впечатление, что он был сразу же отстранен от всех видов деятельности, связанной с государственной безопасностью. 5 марта 1953 года, когда Сталин еще агонизировал на Ближней даче, в его кремлевском кабинете собрались шесть членов Президиума и несколько членов ЦК. Пригласили и Игнатьева. Этот весьма узкий круг участников, не имевший кворума, но названный потом в печати «совместным заседанием Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР», принял следующие решения: Маленков становился Председателем Совета министров, Хрущев «сосредотачивался» на работе в ЦК КПСС, Берия стал первым заместителем Маленкова и возглавил Министерство внутренних дел, куда вошло и Министерство госбезопасности. Игнатьев по предложению Маленкова был назначен секретарем ЦК КПСС. По словам самого Игнатьева, Берия, хотя и не возражал против этого назначения, но прокомментировал его «какой-то ехидной репликой».
В объявленном в газетах составе Президиума ЦК КПСС уже не было Игнатьева. Должность секретаря ЦК делала его второстепенной фигурой. Формально он призван был курировать органы госбезопасности, но все понимали, что ставший его руководителем политический «тяжеловес» Берия этого не допустит.
По предложению Берии на заседаниях Президиума ЦК КПСС были приняты решения о прекращении ряда следственных дел и освобождении уже осужденных. Наиболее резонансным было сообщение в печати 4 апреля 1953 года о полной реабилитации «врачей-вредителей». 14 профессоров и один врач (личный врач Жданова Г.М. Майоров) были признаны невиновными. Завершались сообщения в «Правде » и «Известиях » словами: «Лица, виновные в незаконном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности». 6 апреля в редакционной статье «Правды » виновников беззакония перечислили уже по фамилиям. Бывший министр МГБ Игнатьев «проявил политическую слепоту и ротозейство, оказался на поводу у таких политических авантюристов, как бывший зам. министра и начальник следственной части, непосредственно руководивший следствием Рюмин, ныне арестованный». Рюмин был назван скрытым врагом государства и народа. Для Игнатьева эти официальные публикации означали гибель, пока политическую. Президиум ЦК по предложению Берии обязал бывшего министра представить объяснения. Его предстоящую судьбу можно было предугадать, исходя из завершающего пункта документа: «Внести на Пленум предложение об освобождении Игнатьева С.Д., ввиду серьезных ошибок в бытность его министром, от обязанностей секретаря ЦК». Это означало «сдачу» Маленковым своего выдвиженца и союзника, дабы заручиться поддержкой Берии. Игнатьева убрали не только из секретарей, но и вообще из состава ЦК.
ПИСТОЛЕТ ПОД ПОДУШКОЙ
Что было дальше? В «Листке по учету кадров» стоит загадочная строка: «IV. 1953 — XII.1953 — болен, был на лечении, гор. Москва». В некоторых публикациях говорится, что в конце марта у Игнатьева случился инфаркт, и в доверительном разговоре в Казани он как-то обмолвился, что во время болезни был окружен «санитарами» из своего бывшего ведомства. По воспоминаниям Камиля Фасеева , в 1959 — 1960 годах председателя Президиума Верховного Совета Татарской АССР, Игнатьев говорил, что спал с пистолетом под подушкой, зная, что его ждет, попади он в руки своих «лубянских соратников». Живым он сдаваться не собирался. Но это была бравада, не мог бывший шеф госбезопасности не знать, что в случае необходимости его возьмут так, что и руку под подушку сунуть не успеешь. Правда, Хрущев в своих воспоминаниях иронически заметил, что он сам себя посадил под домашний арест. Бесспорно одно: официально Игнатьева не арестовывали, и он находился в Москве.
Профессор КГУ Иван Ионенко , встречавшийся с Игнатьевым в неофициальной обстановке и друживший с его сыном Геннадием, вспоминал, что тот всячески избегал разговоров на тему своего несостоявшегося ареста, заметив только однажды: «Уцелел я чудом. Ордер на арест был уже выписан и лежал на столе прокурора». Счет, очевидно, шел уже не на дни, а на часы.
Вот как это выглядело. 25 июня 1953 года, за день до своего ареста, Берия направляет Маленкову материалы допроса бывшего заместителя министра Рюмина. Из них следовало, что Игнатьев, ссылаясь на мнение ЦК, требовал от него избиения подследственных медиков, якобы он также инспирировал не только «дело врачей», но и «ленинградское дело», ликвидацию членов Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Дававший такие показания Рюмин, очевидно, был уже неадекватен: Игнатьев во время подготовки и проведения процесса по «ленинградскому делу» находился еще на второстепенных партийных должностях в Белоруссии и Узбекистане и никакого отношения к делу не имел. Процесс ликвидации ЕАК, начавшийся еще в январе 1949-го, тоже проходил до него, но став министром, он получил жесткое указание Сталина завершить его.
Берия устно потребовал от Маленкова санкцию на немедленный арест Игнатьева. Возможно, именно тут он допустил роковую ошибку, стоившую ему не только политической карьеры, но и жизни. Арест Игнатьева неизбежно привел бы следствие к выявлению зловещей роли Маленкова в большинстве крупных политических дел послевоенного периода: Еврейского антифашистского комитета, «ленинградского», «дела врачей» и некоторых других. По инициативе Маленкова была создана спецтюрьма для руководящих работников «Матросская тишина », где заключенных содержали под номерами, их фамилии были неизвестны для охраны. Маленков неоднократно бывал в ней и участвовал в допросах. Нет сомнения в том, что необходимые показания из Игнатьева выбили бы быстро. Возглавивший МВД Берия сразу объявил Игнатьева главным виновником репрессий 1951 — 1952 годов. Очевидно, он планировал большой политический процесс, главным фигурантом которого стал бы Игнатьев, а соответчиками — Абакумов и Рюмин. Нет сомнения, что они многое рассказали бы и о роли Маленкова в организации репрессий, и не только в последние годы жизни Сталина. Игнатьев, судя по воспоминаниям Камиля Фасеева, говоривший ему, что «Маленков в апреле 1953 года сдал меня Берии», во время следствия молчать бы не стал и припомнил бы многочисленные факты участия Маленкова в организации репрессий, начиная с середины 1930-х годов. Такая мрачная перспектива окончательно избавила Маленкова от колебаний, и он принял самое активное участие в ликвидации своего недавнего друга и союзника.
Драматические обстоятельства ареста Берии, напоминавшие крутой голливудский детектив, неоднократно описаны, причем каждый из его участников, в первую очередь Хрущев, Маленков и Жуков, приписывал себе решающую роль в этой акции. Щедро делились воспоминаниями и другие лица, прямо или косвенно причастные к ликвидации Берии. Один заслуженный генерал всю жизнь гордился тем, что, охотно взяв на себя обязанности палача, «пустил пулю в лоб» связанному Берии. Впрочем, в общественном сознании тех лет приоритет в ликвидации Берии все же отдавали Маленкову.
Так судьба в очередной раз спасла Игнатьева. Он присутствовал в 1953 году на июльском пленуме ЦК КПСС, поставившем окончательную точку в политической биографии Берии. На нем Игнатьев был восстановлен в правах члена ЦК. Однако не выступал, хотя Хрущев отметил его среди присутствующих и даже дал в целом благожелательную оценку, назвав честным партийным работником, которому не по плечу оказалась сложная чекистская работа. Сам Игнатьев в разговоре с одним из друзей сказал тогда: «На Лубянке было неплохо, но на Старой площади намного лучше». В общем, произошла своеобразная политическая амнистия, но на Старую площадь, где находилось здание ЦК, его уже не вернули. Чересчур свежи были в памяти мрачные события 1951 — начала 1953 годов, которые, прямо или косвенно, связывали с именем Игнатьева.
Продолжение следует.
